Уроженец Ирландии, сын двух волшебников. Отец его работал в малоизвестном ирландском издательстве: занимался чарами в техническом отделе и работал с печатными машинками. Мать хотела преподавать в школе историю или маггловедение, но не получила работу. Она зарабатывала няней и была жуткой сплетницей. Дома постоянно делилась с мужем невероятными слухами, верить в которые даже наполовину не стоило. Отец это не одобрял, порицал, порой - с применением физической силы. Благодаря этому примеру перед глазами для Ричарда добродетелями стали честность, справедливость и упрямые факты. В Хогвартсе он поступил на Рейвенкло и начал вести дневники, в которых конспектировал события или истории про своих друзей. Уже на втором курсе обучения в Хогвартсе эти дневники сформировали прообраз школьной газеты.
Сначала Ричард писал про своих товарищей, уроки и преподавателей в одиночку. Потом объёмы увеличились, выпуски требовали больше внимания, Ричард нашёл единомышленников. Правда, быстро понял, что Гриффиндорцы и Слизеринцы обычно слишком заблуждаются в своих убеждениях и относятся к материалам довольно предвзято, а потому в свою коллегию предпочёл набирать учащихся Хаффлпаффа и Рейвенкло. Большая часть преподавателей находила газету провокационной, называла её «угрозой подрыва устоев и традиций». И, хотя там не было скандалов, Ричард в силу инфантильности затрагивал действительно актуальные острые «наболевшие» темы. Газету хотели пресечь попечительским советом, хотя директор находил её забавной и сам почитывал. Его слово оказалось решающим: газете быть.
По окончании обучения Ричард пошёл работать в «Пророк». Там он встретил свою первую и единственную девушку. Правда, любовь к работе оказалась сильнее любви к девушке: когда мать Ричарда была жестоко убита (вероятно, первыми последователями Тома Риддла за распространения сомнительных слухов), тот ушёл в работу с головой. Девушка громко ушла от «трудоголика» искать своё счастье с кем-то другим. Скандал развернулся в стенах издательского дома Пророка. Кто-то даже решил посвятить Ричарду дурную статейку.  Мощный удар подкосил Харрисона. Он уволился, начал пить и долго не выходил на контакт с родными и знакомыми.
Из алкогольной зависимости Ричарда вытащил хороший друг, некогда коллега по школьной газете. Он лично обратился в Гринготтс и поручился за Ричарда, чтобы тому помогли с финансами для открытия своего издательства. «Рёв Мантикоры», похороненный в школьных стенах, возродился.
Всю жизнь Харрисон посвятил издательству, ставшему для него и домом, и семьёй. Одинок до сих пор и убеждён, что должен нести это бремя во имя справедливости и истины: слишком часто в его страницах бывает опасный и «нежелательный» материал, у Ричарда много врагов и недоброжелателей. Поэтому владелец Издательства отдалился даже от лучшего друга и боится сближаться с кем-либо, хотя ко всем сотрудникам своего дома относится действительно по-родному.
Именно Ричард Харрисон лично рассматривал статьи Хлои Ш. для публикации в юношеской колонке и первый узнал, кто скрывается под псевдонимом. Он тепло относится к Энид Лонгботтом. Возможно, даже теплее, чем сам себя убеждает. Стал своего рода новатором в мире Издательства: пустил в печать журналы с колдографиями. Придерживается жёсткого нейтралитета, с удовольствием пустит в печать статью на опасную тему, если та основывается на фактических показаниях, и точно не допустит в печать «жёлтую статью». Выпускным факультетам уделяет меньше внимания, чем раньше. В последнее время проводит в Издательстве политику, направленную на поощрение молодых и инициативных, понимая, что кому-то из них придётся однажды доверить самое родное, что у него есть.

Семья Фредерика не числится в священных 28: мол, вроде как кто-то был где-то замечен в каких-то сомнительных связях. Но насчёт самого Фреда можете не сомневаться, в его прямому роду минимум поколений 20 не было магглов – он гордится своей родословной и обязательно расскажет вам при любом удобном или неудобном случае. Даже альбом покажет. И хотя живёт он сейчас один, в его сердце с ним всегда его чудесная мать, заветы которой для него практически священны: не пить, вести себя прилично, по грязнокровкам не таскаться и питаться правильно. Он бы и жил до сих пор с ней, если б у той не появился новый муженёк (прежний давно скончался). Увы. Приходится жить самостоятельно. К счастью, мать проспонсировала Фредерику чудесные апартаменты с видами на Косой и Лютный переулки – прямо на перекрёстке! Да Фред и сам не промах – у него буквально нюх на лёгкие деньги и сама Фортуна ему всегда улыбается: многие уже боятся принимать его космические ставки в Квиддиче, потому что они играют! Он участвовал в нескольких аферах, связанных с контрабандой запчастей и редких пород древесины для продавцов и мастеров изготовления мётел, и участвовал в уличных дуэлях (несмотря на его комплекцию и кажущуюся неуклюжесть он невероятно хорош и устойчив в поединках!). Словом, Стомп - мастер на все руки и в деньгах не нуждается. Но своё призвание он видит в нумерологии, чтении движения звёзд и составлении гороскопов. Собственно, в «Рёв Мантикоры» его взяли благодаря этому – бесспорно – таланту.
Нельзя сказать, что он фанатик Тёмного Лорда, но его идеи Фредерик полностью поддерживает, хотя в нелегальных стычках старается не участвовать: мама говорит, это очень вредно. И хотя Фред довольно харизматичен и многих способен покорить своим чувством юмора, он одинок. К сожалению, мать до сих пор не одобрила ни одной его пассии. Как ни противоречиво, мать Фреда всё ждёт внуков. А чистокровные претендентки не бесконечны! Фред даже присматривался к Синтии, своей коллеге, довольно близко с ней общался, но принципами – своими и своей матери – поступиться не смог. Да и разные они с Синтией, но хоть друзьями остались. Словом, Фредерик в последнее время начинает хандрить и всё чаще подумывает об активном участии в боевых действиях, коих сам он не боится – сам он вообще-то довольно безбашенный, только мама да состояние здоровья его ограничивают. Зато гороскоп говорит, что скоро удача и на личном фронте улыбнётся!
Стоит отметить, что Фред очень вежлив. С женщинами находит общий язык намного проще и быстрее, чем с мужчинами, потому что не умеет вовремя проявить жёсткий характер. Очень избирателен в пропитании (а так и не скажешь). Диабетик. Пробовал маггловскую дурь и до сих пор любит успокоить себе нервишки этим «волшебным» способом. В «Рёве Мантикоры» ведёт колонки о питании и гороскопе, с коллегами ладит превосходно. В рамках «Мантикоры» соблюдает нейтралитет, как того требует начальник, свои взгляды с коллегами не обсуждает.

Полукровка, дочь зельевара и обычного фотографа (кто мать, кто отец – решать вам). Рационалистка, насколько только волшебник может быть рациональным. В школе предпочитала естественные дисциплины – зельеварение, травологию, уход за магическими существами. Неплохо играла в Квиддич, но всё же игра эта слишком агрессивна, чтобы связывать с ней свою карьеру. Поэтому после Хогвартса какое-то время Синтия работала Мунго, но и там не нашла в этом своего призвания: помогать людям часто в ущерб самой себе, без выходных, постоянно под стрессом – для неё это оказалось невозможно. Попробовала поработать в лавке зелий, стажировалась в Министерстве Магии – ни зелья, ни магические существа в итоге не дали ей почувствовать собственное призвание.
Около года она не работала вовсе, хандрила, ходила к психологу в мире магглов, но так как не могла раскрыть ему всех тонкостей своих проблем – по объективным причинам – в итоге бросила психолога и начала подрабатывать в кофейне на Косой аллее, чтобы хоть как-то зарабатывать. Однажды в пабе появился Фредерик Стомп – на вид ему тогда нельзя было дать никакого определённого возраста, документов с собой никаких не было. А ведь алкоголь покупал! Синтия не хотела продавать, но тот убедил: «посчитаю тебе судьбу по дате рождения, а ты мне – сделаешь одолжение и поверишь в совершеннолетие». К счастью, Стомп не был тайным покупателем: Синтия согласилась. И узнала, что ей предстояло стать одной из основоположниц совершенно новой сферы в мире волшебников, связывающей деятельность её родителей.
В самом деле. Она, конечно, фотографировала что-то, но плёнку просто так расходовать не хотелось, профессионально она раньше этим не занималась. Но Синтия создала упрощённую и доступную рецептуру зелья, с помощью которого участники фотографий оживали. Так она положила начало новой (ранее едва ли известной) сфере деятельности волшебников. Конечно, не сразу эта рецептура стала пользоваться популярностью, но её движущимся фотографиям по такой цене быстро нашли применение в Издательстве «Рёв Мантикоры» - и совсем скоро рецепт начал приносить невероятный доход – всем нравились движущиеся фотографии по дешёвке. Синтия разбогатела очень быстро. Рецептура заинтересовала многие издательства, лавки зелий, частных зельеваров и просто семей, которым хотелось такие фото.
Со временем и практикой навыки фотографии тоже улучшились. И, хотя Синтия не чувствует большого удовольствия от этого занятия, оно как бы и не «в напряг». Но волшебница подумывала о смене рода деятельности. Останавливали только хорошие отношения с начальником и отсутствие других конкретных вариантов.
На личном фронте Синтия тоже не слишком успешна, хотя в школе пользовалась популярностью. Возможно, дело в эгоизме. Или все парни – просто те ещё кретины. Она пыталась построить отношения с Фредериком Стомпом, но тот оказался слишком незрелым и несамостоятельным. Назревала интрижка с другим коллегой – Маркусом, но тот не был готов к серьёзным отношениям. А в итоге осталась Синтия в рождественскую ночь 1977го без мужчины и… беременная. Затем – декретный отпуск, рождение ребёнка. К счастью, Синтия обзавелась приличными накоплениями за счёт своего зелья, так что проблем не было. А дальше она решила посвятить себя своему чаду.

Чистокровный волшебник, родился в Америке (сын американца и британки). Отец был преступником в магической части Штатов. Его судили и отправили за решётку, когда Маркусу было около 5 лет. Матери было тяжело воспитывать его самостоятельно, да и вообще она хотела гулять и развлекаться, так что сбагрила сына своим родителям в Лондон, а сама отправилась путешествовать. Впрочем, Маркусу понравились его бабушка и дедушка Роули (Маркус приходится кузеном Торфинну Роули), ладили они отлично. Его баловали, водили знакомить с представителями других чистокровных семей, а Клайв был очень общительным малым. Впитал с кашами бабушки идеи о чистоте крови, но насилие и жестокость рядом с этими идеями не стояли. Маркус наоборот всегда был доброжелательным и светлым (иногда даже слишком),  ведь такой он помнил свою маму, которая, правда, почти не приезжала его навестить. Но для Маркуса это было чем-то само собой разумеющимся, никаких психологических травм. У него было счастливое детство, много любимых игрушек и питомцев. Он был настоящим исследователем во дворе дома и даже подружился с гномами, которых бабушка почему-то называла вредителями. Мир казался ему полным чудес, а Хогвартс его в этом только убедил.
Ему нравилось учиться и узнавать новое, неизведанное. Хотя, конечно, сочинения и эссе он недолюбливал, как любой нормальный человек. Играл в квиддич, пел в хоре и был старостой факультета, преуспел в освоении бытовых и защитных чар, трансфигурации и уходе за магическими существами. Поддерживал творческую деятельность и был любимчиком многих преподавателей, хотя друзей на своём факультете ему найти было непросто. Часто общался с представителями других факультетов и вообще был довольно открыт. Постоять за себя он научился быстро, хотя любых конфликтных ситуаций старается избегать, пацифист по натуре. Немного страдает нарциссизмом, любит ухаживать за девушками, пока не чувствует, что покорил дамское сердце, затем резко теряет интерес, чего сам стыдится и не знает, как с этим бороться.
Осуждает Пожирателей смерти и Орден Феникса, считая бессмысленными эти конфликты. Маркус так не способен принять это противодействие и бесполезные убийства, что увлёкся генетикой, чтобы написать труд об изолированном стабильном чистокровном обществе и с его помощью положить конец кровопролитию. Грезит мечтой о стране волшебников, в которой все были бы чистокровны. Сквиббов и магглов считает неполноценными. Ставит генетические эксперименты, чтобы вывести ген «волшебника», конечно, пока неудачно – нет достаточных знаний и подходящего оборудования. Дальше исследования собственной крови дело особо не заходило. Хочет накопить средств и спонсировать подобные исследования. На жизнь зарабатывает в Издательстве «Рёв Мантикоры», где никто не навязывает никому своих политических взглядов, а коллектив работает как часы. Считает СМИ серьёзным оружием для внедрения идей в массы, хочет однажды стать преемником Ричарда.

Вы, конечно, не так себе представляли техномага?
Светлана родилась в Оренбурге, в семье двух профессоров гуманитарных дисциплин, любознательная и талантливая. Она быстро научилась и грамоте, и счёту, читала много книг и, к удивлению родителей, очень быстро и легко усваивала информацию. Растёт новый профессор? Куда там: девочка стала колдуньей.
Она получила приглашение в Колдовстворец и бросила обычную школу, в которой и так слишком легко осваивала программу. Родители, конечно, сначала не хотели отпускать ребёнка невесть куда. Но в Колдовстворце понимают опасения родителей, незнакомых с магическим миром: один из преподавателей лично продемонстрировал, что магия реальна, рассказал им об образовательной программе, ответил на все вопросы и позволил Светлане первые несколько учебных дней по вечерам общаться с её родителями напрямую: школьный завуч «телепортировал» (в разделе Техномагии учат именно телепортации, а не трансгрессии) Светлану домой и обратно. Такой подход на памяти Светланы был ко всем детям, рождённым в семьях не-магов. Все понимали, что магглорожденным адаптироваться в мире колдовства намного сложнее, а потому успехи таких тут ценятся на порядок выше. Можно сказать, Светлана гордилась тем, что её родители не волшебники, ведь ей это не помешало впоследствии стать одной из лучших выпускниц Колдовстворца.
Светлана быстро схватывала, хотя по началу незнакомый мир пугал. Необщительная и скромная девочка многим казалась нелюдимой, хотя и примерной, вежливой. Хорошая память и чувствительное восприятие письменной информации, а также некоторые особенности характера стали основными причинами выбора молодой, но весьма специфичной, сложной специальности - техномагии. Здесь Светлану обучили редким навыкам: мерцанию и мерцающему шагу (начальный уровень телепортации: перемещение себя или предмета на видимые дистанции), считыванию (быстрому усвоению информации, определению принадлежности вещей и их поиску, если на те не наложены чары), технопатии (способности «чувствовать» механизмы и быстро их восстанавливать и/или перенастраивать, даже частично управлять ими), иллюминации и визуализации (элементарное управление излучениями и создание «миражей»), резонансам (многократному усилению совместного наложения чар иными лицами) и прочему. Повышение уровня владения способностями возможно было бы при продолжении обучения после школы или простой практикой. Но с продолжением обучения не вышло – Светлана влюбилась в колдуна-знахаря, который решил строить свою карьеру в Европе: там, мол, целителей ценят сильнее, особенно - талантливых. Он отправился в Лондон и позвал Светлану за собой. И она отправилась в Лондон, несмотря на уговоры родных и близких, кончившиеся громкой ссорой. И, хотя в Лондоне жила она среди магглов, быстро устроилась работать в магическое издательство «Рёв Мантикоры», в технический отдел. Благодаря своим навыкам она быстро заменила троих халтурщиков, у которых не получалось работать с зачарованными типографскими станками, автоматическим освещением и камерой фоторепортёра. Со Светланой печать не вставала: она всегда слышала, чего не хватает машинам, и быстро справлялась с любыми неполадками.
С коллегами она почти не общалась, Света в принципе довольно асоциальна и приходила в Издательство только в случае необходимости. Правда, в 1979 году молодой человек Светланы скончался при малоизвестных обстоятельствах: вроде как его постигло какое-то проклятье, но подробностей в Мунго ей так и не рассказали. Теперь Светлана чувствует себя в этом большом городе не просто уединённо, а по-настоящему одиноко. Но возвращаться на родину не позволяет гордость.

Лора родилась второй в семье двух простоватых волшебников в Йоркшире, где те работали продавцами мётел и прочего спорт-инвентаря. Те были очень скромными и непритязательными, амбициями в семье Филчей не пахло (Элеонора – племянница известного нам Аргуса Филча). Тем сильнее было желание пойти наперекор судьбе у юной волшебницы. Элеонора – бунтарь в хорошем смысле слова, она всегда готова к подвигам и свершениям, а потому факультет Гриффиндор стал её домом, Пандора Подмор – её лучшим другом, а «Слабоумие и отвага!» - девизом. Импульсивность Лоры сглаживало только рисование, она была очень хороша в своих живых набросках.
По натуре она простая, наивная и легкомысленная, улыбчивая. Многие шутили, что на самом деле Лора блондинка, просто тщательно это скрывает. Кто-то даже заподозрил её в метаморфомагии или использовании зелий по смене цвета волос, так далеко зашёл этот «юмор». К тому же Элеонора не слишком талантливая, не отличается блестящим умом, зато – вечный ребёнок, жизнерадостный, творческий и активный.
Стоит отметить, что результаты её экзаменов были довольно хороши: в учебных дисциплинах девушка проявляла завидные, остервенелые упрямство и упорство, чтобы наверняка получить отличную должность после школы и прославиться. Правда, в какой сфере деятельности – она точно не знала. Может, глава какого-нибудь отдела в Министерстве? Судья в Визенгамоте? Работник какой-то международной магической организации? Известная певица? В какой-то период жизни она буквально горела одной мыслью доказать, что этот мир принадлежит не только чистокровным. Когда же Пожиратели смерти перестали стесняться и действовать «тихо», Лора поняла, что ей и доказывать ничего не нужно. Нужно спасать людей. Правда даже её результаты экзаменов не помогли ей пройти собеседование ни в Мунго, ни в Аврорате. Да и самому Ордену Феникса она толком ничем помочь не могла, хотя заявила о серьёзности своих намерений, бывала на всех собраниях, на какие её только допускали, была готова кинуться на амбразуру по первому зову… Её не звали.
К счастью. В 1978 году ей пришло первое провидение: она изобразила на холсте собственную смерть от зелёной вспышки. Страх этот начал её преследовать, а она стала убегать от потенциальной ответственности, от любого конфликта. Затихла, стала рисовать для журнала, ограничила свои контакты с людьми, хотя коллеги и Пандора всё равно всегда могли на неё рассчитывать. Кроме того, чем чаще Энид рассказывала про своего сына, тем сильнее Элеонор влюблялась в Арчибальда Лонгботтом, который даже наверно и не подозревал о её существовании.
Лора не была уверена, что её «видения», порой появляющиеся на картине после беспамятных актов прилива вдохновения, имеют какую-то стоимость: у неё ведь даже на чаинках не получалось погадать, а что может быть проще? Словом, прорицателем себя она не очень представляет (а совершенно напрасно). И чем дальше заходят Пожиратели смерти в этой развязывающейся войне, тем больше стыда она испытывает: как можно сидеть, сложа руки? Кажется, ещё немного – и она кинется совершать какую-нибудь глупость, кинется в самую гущу событий. Иначе какая из неё гриффиндорка?

Из игры с сыном.
- Бес клюколапый!
Утро было чудесным, погодка на улице - что надо. Пение птиц и лёгкий травяной аромат совсем не предвещали осени. А между тем календарь уже рисовал сентябрьский пейзаж. А что это значит?
-  Виноват! - домашний эльф стоял перед хозяйкой этого чудесного дома и нервно отстукивал голыми ступнями по полу. Энид Франческа Лонгботтом вперила руки в бока и очень сердито смотрела на домовика в маленькой лиловой мантии и изумрудном колпаке с кисточкой. Само собой, одежду ему не дарили, а безвременно "одолжили". Этой формулировки было вполне достаточно для того, чтобы тот оставался преданным слугой и при этом никого не смущал своим щупленьким тельцем. Зато он - звали его Крякбул или просто Кряк - сейчас явно смущал хозяйку своими новостями, - но у меня не было других возможностей, госпожа. Филе шлёппи раскупили до моего прибытия.
- Ты хоть узнал, когда будет новая партия? - голова резко разболелась и опустилась, но миссис Лонгботтом сделала вид, что у неё просто зачесалась переносица. Пальцы надавили на сухую кожу.
- Да, госпожа, - мина домового выразила траур, не иначе, - партия будет аккурат тринадцатого, но в какое время дня - неизвестно. Предупредили, что может и опоздать партия. "Их потребляют быстрее, чем восстанавливается генофонд. Боюсь, скоро они начнут выми-", - эльф цитировал торговца. Миссис Лонгботтом, однако, прервала его речи одним жестом руки: едва ли её волновало состояние рыбьего генофонда. Ей была нужна эта рыба уже к вечеру 12-го! Ведь иначе она не успеет постоять в маринаде! "Нет-нет-нет! Всё должно быть идеально! Наш мальчик такой большой! На обед нам нужно филе шлёппи! Всё должно быть идеально!"
Конечно, Арчибальд уже в том возрасте, когда основная часть празднования дня рождения частенько приходится на вечерние посиделки с друзьями и порой в довольно сомнительных заведениях, но обед! Обед он должен был провести с родителями, так ведь всегда было. А шлёппи! Он так любит эту нежнейшую рыбку, её пряный и глубокий аромат! Слюни наворачиваются. А, может, и не любит, но Энид в это свято верила, рыба должна была быть на столе. А теперь все планы об идеальном обеде отправлялись в тартарары.
Какое-то время тишину нарушали только чириканье за окном и шелест крыльев декоративных фей.
- Что прикажете готовить на большой праздник? - решился нарушить тишину Кряк, - можно обойтись без шлёппи, сэр Арчибальд наверняка будет на тренировке, у него загруженный график.
- Тренировке? - Энид сделала вид, что слышит об этом впервые. Её руки сжали плотную материю юбки.
- Смотр-матчи по Квиддичу... Сегодня у сэра Арчибальда первая важная тре-, - сердитый взгляд миссис Лонгботом снова оборвал домовика на полуслове, тот поспешил исправиться, - вы, конечно, помните.
- К сожалению. - Напоминание её раздражило, - но 13-го числа у него не будет никакой следующей тренировки... - она прищурилась, - её не будет, если сегодня его попросят покинуть команду. А ты отправляйся в Лондон. Уэльсом рынок не ограничивается. В Косом Переулке наверняка найдётся недавно пойманная рыба, в столице всегда всё есть.
Эльф склонил голову и, щелкнув пальцами, растворился в воздухе.
- ... Вот и чудненько, - промурлыкала женщина себе под нос и, справившись с угрызениями совести, пошла в холл, однако метлы Арчи в общем шкафу не обнаружила. "И спит с ней, видимо... Ладно, обсудим этот вопрос за завтраком". Стол уже был накрыт. К счастью, Энид не была озадачена домашними хлопотами. Кряк отлично справлялся с хозяйством, только порой уточнял различные детали и выполнял дополнительные распоряжения. Меню у Кряка уже было на каждый день. Сегодня была самая обыкновенная глазунья.
"И чай. Мне нужна чашка чая..." - из рукава её тут же высунулась волшебная палочка, которая всегда была с собой. А под её свист запел заварной чайник. Маленькая и изящная, выкрашенная в молочно-белый цвет, палочка смотрелась лаконично в руке Энид и хорошо контрастировала с монотонным бордовым платьем. Длина по щиколотку делала его каким-то особенно аристократичным, но карамельные туфли, украшенные живыми мотыльками, и чудные бордовые же атласные ленточки, обвивавшие стан хозяйки по спирали, совсем не соответствовали декоративным элементам обыкновенных женщин Великобритании. Всё-таки у магглов мода довольно разительно отличается от того, что обычно носят волшебники. Образ дополняли короткие белые в чёрный горошек перчатки, безупречная укладка и клюквенный аромат. Энид словно в любой момент была готова покинуть дом, сорваться куда-то, но почти никогда этого не делала, особенно если дома были родные. И хотя супруг уже третий день ночует в теплице, сын-то дома. Ради него можно было и постараться пораньше встать и выбрать Кряку наряд на глажку.
Аромат простого зелёного чая успокаивал, но всё равно нервы сдавали. Тыковка, уже позавтраковшая, с презрением наблюдала за хозяйкой с подоконника. Она чувствовала, что Энид хитрит в отношении своего сына.
Вчера миссис Лонгботтом налила сыну приличную порцию снотворного в надежде, что тот проспит. Арчибальд не должен был сегодня покидать дом Лонгботтомов. Ни за что. "Это совсем несерьёзно. Он должен думать о будущем, а не о том, как сломать себе хребет на поле..." - пальцы сжали гладкий разогретый фарфор. Немного эмоций - и вот чашка раскололась надвое. Энид даже не пискнула, хотя кипяток одарил колени не самыми приятными ощущениями. Палочка снова запела в руках Энид, но замолкла под скрип ступеней. Жмыр, до этого не двигавшаяся и даже не мигавшая, тут же соскочила с места и покинула столовую, явно не желая наблюдать за дальнейшим развитием дела.
"Даже если он не проспал, антилевитационные руны на метле ему стереть будет непросто", - но Энид не была знатоком рунных посланий, так что не была уверена и в том, что её попытки лишить метлу своего главного назначения увенчались успехом, - "или я с ним поговорю. Он мне не откажет. Он меня любит и уважает."
- Доброе утро, - она уверенно развернулась на стуле и снова взмахнула палочкой, восстанавливая чашку.

[indent] Старый матрас скрипит от любого движения — это скрипят тонкие длинные стволы сосен, покачивающихся под порывами теплого, медового апрельского воздуха. Андромеда вытягивает ноющие руки, тянется пальцами к скрывающимся под облаками колючим кронам, и костяшки греют солнечные зайчики, пробивающиеся откуда-то свысока. Она жмурится, изящно изворачивая кисти, пытаясь поймать шустрые лучи в вечно замерзающие в этом огромном холодном доме ладошки, и сильно вздрагивает, вырываясь из сна, когда раздается стук в дверь.

[indent] Наваждение улетучивается, будто подхваченный ветром одуванчик, и взгляд светлых глаз фокусируется на причудливой лепнине, украшающей высокий потолок, а затем медленно, как луч маяка, двигается в сторону дверного проема. На пороге распускается самый ранний цветок в поместье Блэк — солнце только недавно встало, а Нарцисса уже сияет свежестью и красотой, а в данную минуту еще и плохо скрываемым энтузиазмом. Но рядом нет матушки, чтобы прохладным тоном сообщить ей о том, как пристало вести себя леди, и она буквально подлетает к постели Андромеды, проворно забираясь на нее с ногами и нависая над сестрой, разыгрывающей спящую красавицу.
[indent] — Проснись и пой, сестрица! — призывает она с той живостью, которую позволяет себе только в присутствии старших сестер. — Пора приводить тебя в порядок, сегодня наведается твой ненаглядный жених.

[indent] На последней фразе театр одного актера осыпается, как листва с деревьев, и Андромеда протяжно стонет. Из троих наследниц рода Блэк именно Нарцисса проявляла особый интерес к замужеству, и поскольку для собственного она пока была еще юна, все восторги припадали на Меду и Беллу. К тому же она находила Эйвинда «просто очаровательным», а потому не упускала шанса слегка поддразнить сестру, снедаемая светлой, но все же завистью. Андромеда же, в свою очередь, искренне завидовала сестринской легкости и в каком-то смысле даже наивности в этом вопросе. Впрочем, ложью было бы сказать, что сама Меда не была отчасти наивна в отношении своего будущего супруга, и в последнее время она задумывалась об этом все чаще.

[indent] — Ты шутишь, да? — пытаясь натянуть одеяло на себя с головой бормочет Андромеда. По какой-то причине ей хочется как можно дальше отложить пробуждение, отложить начало этого дня, течение которого не станет церемониться с ее желаниями и закончится встречей, мысль о которой вызывала в ней одновременно улыбку и тревожную, ватную пустоту в грудной клетке. — Эйвинд будет здесь только вечером, Цисси, угомонись...

[indent] Но не успевает она договорить, как в дверь снова стучат. Даже по этому звуку можно было понять, что по ту сторону стоит Друэлла и когда она, не дожидаясь никакого ответа, заходит в комнату (Нарцисса едва успевает принять более-менее достойную позу), выглядит она привычно строго и самую малость недовольно. Впрочем, последнее быстро сглаживается, когда она видит дочерей бодрствующими. Сухо выразив свое удовлетворение тем, что обе уже встали, она приказным тоном просит их собрать в теплице цветов для столовой, куда в скором времени подадут завтрак, после чего удаляется. Андромеде не остается ничего другого, кроме как выбраться из постели, прощаясь с последними нотками сладкого солнечного сна, цеплявшегося за подол ночной сорочки.

♦ ♦ ♦

[indent] Как и ожидалось, день пролетает практически незаметно. В почти непреодолимой тяге к свежему воздуху, перекочевавшей из сна в реальность, Андромеда пытается улизнуть из дома, но все ее попытки терпят поражение. Стены мэнора начинают давить все сильнее, а суетливость Нарциссы под конец начинает вызывать раздражение. Смягчается Меда только когда начинает близиться шестой час и сестра чуть ли не насильно усаживает ее перед своим туалетным столиком в твердом намерении сплести нечто потрясающее у нее на голове. Руки у Нарциссы мягкие и ласковые и на какое-то время Андромеда забывает о своих тревогах, что теперь довольно редко случается в этих стенах. Но мысли ее, до этого будто стянутые в тугой узел, напряженные, как и сама она, начинают вольно скользить, пробуждая в голове разные образы, неизменно сходясь к тому, что бредит душу. Осталось совсем немного до того, как подобные моменты окажутся колдографией, ограниченной рамкой собственной памяти — Нарцисса превратится в гостью ее нового дома, а сама она будет вынуждена стать хозяйкой, что, подобно Друэлле, плывет белесым призраком по коридорам особняка новой ячейки чистокровного общества. Андромеда содрогается, пытаясь напомнить себе о том, что Эйвинд — не ее отец, не восковая фигура с человеческим голосом и лицом, которая никогда не позволит себе загореться хоть какими-нибудь чувствами, грозящими превратить ее в свечной огарок. Он живой. Но отогнать от себя безрадостную картину отчего-то не получается, она вгрызается в сознание тем сильнее, чем ближе оказывается заветное событие.

[indent] Ах, Эйвинд, зачем же ты так поспешил. 

[indent] В этих раздумьях та самая тревожная пустота в груди лишь разрастается к тому моменту, как уже пора спуститься в гостиную. Из ниоткуда возникает домовой эльф, чтобы сообщить, что господин Эйвери прибыл и ожидает хозяйку Андромеду внизу. Но ей не привыкать брать в себя в руки и, уже появляясь на лестнице, она натянута, будто струнка, и безупречно мила. Редкий, но все же уже хорошо знакомый взгляд Эйвинда не застает ее врасплох, как не застает и оценивающий взгляд матери — Друэлла быстро понимает, что ситуация под контролем и не требует ее вмешательства, а потому ничего не говорит.

[indent] — Добрый, Эйвинд, — отзывается Андромеда негромким эхом на его приветствие, и замечает, что ей стало чуть спокойнее от звука его голоса. Потому она позволяет себе чуть эмоций напоказ — удивленно и одновременно облегченно выдыхает, слыша предложение о конной прогулке. Выдвигает его Друэлла, однако почему-то Андромеда уверена, что это вовсе не ее инициатива и, улучив момент, она дарит Эйвинду благодарную улыбку.

[indent] Ее вдруг воодушевляет, насколько в унисон ее собственному желанию выбраться из мрачного поместья звучит порыв юноши, но выразить это словами она может лишь спустя время, когда они оба уже оказываются в тени рощи, раскинувшейся к югу от гнетущего дома. Поглаживая Вель, свою любимую кобылу, по холке, Меда смотрит куда-то вдаль, сквозь деревья, чтобы не смущать Эйвинда своим взглядом. Ей трудно сказать точно, когда она заметила дискомфорт, начинавший сквозить в его движениях, стоило ей слишком долго держать с ним зрительный контакт, но как только явно это осознала — стала тактично пытаться избавить его от этого. С переменным успехом.

[indent] — Спасибо, что помог сбежать оттуда, — наконец произносит она, вновь слегка улыбаясь и зная, что Эйвинд это заметит. — Друэлла была бы недовольна, даже приди ты секунда в секунду, ей тяжело угодить. Но, думаю, это и так очевидно, — Андромеда хмыкает, чуть натягивая поводья и заставляя лошадь обойти дерево так, чтобы не разделяться со своим спутником. На мгновение она заминается, не зная точно, как ответить на последние слова Эйвинда, но потом роняет: — Я рада, что ты здесь.

[indent] Не то, чтобы это было совсем неправдой, но почему-то эти слова заставляют чувствовать себя неловко. В глубине души она понимает, что не ждала их встречи с тем трепетом, с которым могла бы. С тем, который, скорее всего, Эйвинд заслуживал. До того, как она увидела его в гостиной ей даже казалось, что лучше было бы застрять в этом вечном ожидании, тревожном предвкушении столкновения с этой реальностью, в которой она внезапно не знала, как себя вести. Она не хотела признаваться в этом Эйвинду, но все было гораздо проще до того, как он сделал ей предложение. Сейчас же каждое слово, каждое действие воспринимается сквозь призму будущего, которое будто высечено из мрамора — четкое и непоколебимое, оно не просто ждет их впереди, оно надвигается.

[indent] И пугает ее.

[indent] — Мне сегодня снился чудный сон, — в конце концов она решает увести разговор, пытаясь придать ему тот характер, что носили их прежние разговоры. Те, которые позволили ей на какое-то время искренне поверить, что они смогут быть вдвоем против остального мира. — Я была в лесу, отдаленно похожем на эту рощу, и в воздухе так пахло весной, что можно было бы упасть в обморок, — Андромеда улыбается, живо вспоминая ощущения. Ей часто снились яркие сны, которые оставались с ней еще долгое время — а в некоторых из них желала остаться она. — Ярко светило солнце и казалось, что я так далеко отсюда...

[indent] Она умолкает, все-таки не сумев сдержаться и обращая свой взгляд на Эйвинда. В который раз резко полоснуло ощущение, что она понятия не имеет, что творится у него в голове, и так отчаянно захотелось понять это, добраться до того сокровенного, что смогло бы снова подарить ей уверенность в том, что они с ним... имеют смысл.

[indent] — А о чем видишь сны ты, Эйвинд?

[indent] О чем грезишь по ночам.

текст поста тут

[indent] Такую апатию он ещё никогда не чувствовал.
[indent] Март оказался довольно холодным. С некоторых пор Бёрк стал ощущать холод намного острее, чем было раньше. Примерно, неделю он провел в Мунго, вокруг крутились колдомедики, со своими отварами, заживляя раны, да побочные эффекты недуга. Эта суматоха заглушала невероятную безысходность, - в какой-то степени даже была приятной. Мать и сёстры регулярно посещали мужчину, давно такой заботы не ощущал. Единственный человек, который всё же ни разу не пришел – это был отец. Умом легко понять, что старик просто винил сына в халатности и сетовал на то, что тот может остаться обузой для семьи, а никак не перспективным наследником семейного бизнеса и чистокровной фамилии. Вслух Перси всё же ничего не говорил, но будто бы читая мысли, матушка тогда сказала:
[indent] - Он переживает больше, чем ты думаешь.
[indent] Возможно. Но этих переживаний, как и откровенных чувств, тот никогда не показывал. Данную отвратительную черту характера сумел унаследовать сын, за что ни раз поплатился. Теперь он слеп. И это будто самый позитивный расклад из всех возможных.

[indent] Всё тело горело, никогда до сих пор он не чувствовал такой боли. Было ли для Лютного переулка нормой убивать людей, истязать, прямо в их собственной лавке? Никто и носом не повёл в сторону «Борджин и Бёркс», чтобы хоть какой-то отреагировать на вспышки света из их окон.
[indent] Довольно взрослая дама, на лице, которой были морщинки появилась перед ним насколько внезапно, что колдун, даже не успел закрыть их учётную книгу. Без особой церемонии, она наставила на него палочку. Попытки поговорить оказались тщетны, несколько витрин разбилось. Бороться с женщинами, - не входило в мнимый кодекс чести Бёрка. Видимо зря. Потом в него полетел флакон, разбившийся у ног и луч света из палочки. Сквозь боль, можно было услышать слова, которыми заговаривала его женщина. Она использовала не типичную для этих краёв магию, возможно, что-то с примесью восточных традиций.
[indent] В его лове начали возникать образы. Больше ничего нельзя было увидеть, услышать, он даже не мог закричать от той боли, которая накрыла. Стиснув зубы, мужчина скорчился на полу.
[indent] - Помнишь Изэбель? Помнишь, скотина? – женщина взяла его лицо в руки, заглядывая в пустые, побелевшие глаза. – Так вот, она потеряла ребенка. И это ваша вина, только ваша!
[indent] Действительно, примерно, восемь месяцев назад у него был роман с девушкой испанской наружности. Весьма непродолжительный, ведь Иззи оказалась замужней. И их застал её суженный. Девушка постоянно жаловалась, что муж с ней груб и очень редко бывает дома. Не от хорошей жизни, она решила пойти на предательство. Естественно, для Персиваля всё было не так серьёзно. К тому же, их непродолжительный роман, обрушил тот самый муж.
[indent] Видения, которые возникли у него в сознании, показали мужчине, как её муж избил Изэбель и видимо после этого… Тогда девушка ещё не знала, что уже была беременна. Этот случай разбил её душу и сердце. Иззи перестала реагировать на этот мир, перестала улыбаться. А её старшая сестра решила отомстить всем мужчинам, которые сделали это с ней.
[indent] В какой-то степени сестрица права. Он также был виноват, ведь наступил на те же грабли, в очередной раз. Сейчас, когда Рейна оказалась жива, было проще осознавать свои ошибки. Так, что возможно, он это заслужил?

[indent] Такую апатию он ещё никогда не чувствовал.
[indent] После Мунго, Бёрк на отрез отказался долго прибывать в родительском поместье и вернулся в родные скромные стены квартиры над лавкой. Прикрывая глаза в кромешной тьме, он вспоминал, что в тот злополучный день, его уберег от верной смерти друг. Мордред вовремя вернулся, вспышка, - и сумел остановить проклятье, да вот только… Какой-то эффект оно всё же возыметь успело. Персиваль ослеп. Зато некоторые другие чувства обострились, видимо сие закономерно.
[indent] Бёрк услышал по скрипу ступенек, что к нему кто-то поднимается. Действительно, кто бы это мог быть? В прочем, эту походку колдун узнавал и без каких-либо утрат. Борджин ходил максимально бесшумно, оттого заставлял прислушиваться к своему присутствию. Когда шаги прекратились, Перси понял, что тот уже был в его кабинете.
[indent] - Там на полке, в зеркальном шкафу есть бутылка огневиски, не мог бы ты мне её подать? – Мужчина сидел в кресле, спиной к выходу и перелистывал книгу, шуршание страниц как-то успокаивало. С тех пока, как его выписали, они с другом не общались на тему того, что нужно делать дальше. Бёрк старался избегать разговоров о своём недуге и уж тем более причине по которой он его заработал.
[indent] - А после, если у тебя не нашлось для меня какого-нибудь целебного зелья, лучше убирайся. – Пробурчал мужчина. В такие моменты он чрезвычайно был похож на своего отца. Упрямство так и разило из всех щелей.
[indent] Он глубоко вдохнул пыльный воздух кабинета.
[indent] - Эта скука и беспомощность меня убивает, Борджин. – Спустя минутную паузу, признался мужчина. Он вновь прикрыл глаза, надеясь, что, когда откроет, окажется зрячим. Как люди живут в кромешной тьме годами? Если подумать… Те, кто рождаются незрячими могут только мечтать о том, что могли бы видеть. Но те, кто теряет зрение… Теряют намного большее, ведь знают, что они потеряли.
[indent] - Что случилось с той женщиной, которая решила меня проклясть? – Обыденно интересуется он, будто бы стараясь перевести тему с «шутки» о его выздоровлении.

Алекто задумалась над словами Энид о том, что ей предлагают перейти на полную ставку, но она не представляла то, что ей придется бросать работу в Министерстве. Да, ей нравилась работа здесь, но все же Министерство Магии - более престижная деятельность для волшебницы, именно свои же предрассудки и останавливали Алекто полностью перейти на работу в издательство. С таким она еще бороться не научилась. Хотя именно сейчас ее более занимала ситуация, которое происходила перед ними. И эта рыжая мисс со странным именем Хекторина, и ее странный "милый" дворецкий-охранник создавали ощущение достаточно странной парочки. Алекто не удивилась бы, если бы оказалось, что Хекторина использует этого Эдварда еще и в постели, пока ее муж проводит время где-то на работе.

Хозяйку же этого причудливого местечка явно возмутили слова Энид о количестве Эдвардов в ее распоряжении. Она недовольна поморщила носик и встряхнула головой. Ее рыжие волосы, которые еще не успела застать седина, мягко упали на ее узкие плечи.

- Эдвард у меня один, - она сказала это, будто с гордостью, - один мой Эдвард прекрасно справляется с обязанностями. А насчет яиц - из республики Буркина-Фасо, конечно же. Прямо с родных мест мн доставляют рунеспур, а дальше я их уже сама развожу. Конечно, климат в нашей суровой Шотландии не так хорошо им подходит, но в Британии все еще хуже. Вы же оттуда, верно?

Хозяйка дома явно не очень поверила в историю Энид про открывание яиц какому-то непутевому мужчине, но сделала вид, что не обратила на это внимание. Когда же Эдвард принес чашечку чая, она мило улыбнулась ему и легким жестом указала на дверь. Эдвард вернулся на свой пост - охранять поместье этой странной мисс.

- Вы не представились? - она закинула ногу на ногу и взяла в руки чашку чая и блюдце, - напомните, как вас зовут?

- Лорелай, - Алекто тоже взяла в руки чашку чая, но пить не стала, - да, мы из Британии.

Своим настоящим именем она представляться не стала, боясь, что в ее родной Британии может всплыть что-то не то, связанное с этой странной историей. Пить же она не собиралась по причине того, что от чая шел весьма странный аромат. Алекто увлекалась зельями, поэтому с опаской относилась ко всем жидкостям, которые ей предлагают в чужом доме. Сама же мисс со странным именем чаем не брезговала и успела сделать уже несколько глотков.

Самой же Хекторине эта парочка казалась немного странным. Приехали за яйцами, но интересуются еще чем-то сторонним, еще и таким опасным. Она, конечно, обратила внимание на мешочек, который достала женщина постарше, но все же. Она решила проигнорировать фразу о том, есть ли в этом доме что-либо еще, но при упоминании картины, она заметно оживилась.

- Спасибо, - она почтительно кивнула, - это портрет моей дочери, прекрасная леди, мой муж, к сожалению, давно почил и мне пришлось обеспечивать ее самостоятельно. Она должна скоро вернуться, кстати. 

- Так что у вас еще есть? - Алекто была настойчива, но еще продолжала держать в руках чашку чая, - у нас есть галлеоны не только на яйца, мы бы рассмотрели и другие причуды вашего дома.

- Пока мои гостьи не отведают чая, - хозяйка легонько качнула головой, - не могу продолжать диалог, простите.

Алекто это насторожило, так как понятно было, что это не просто чай, но такая настойчивость от этой мисс только сильнее подтверждала догадки. Алекто аккуратно сделала один глоток, чтобы, если Алекто отключится, Энид смогла бы продолжить диалог. Через несколько минут у той закружилась голова, Алекто попыталась встать, но у нее не вышло. Алекто попыталась посмотреть на мисс, но никак не могла собрать глаза в кучу. Она находилась в смятении и нервно металась по дивану, иногда натыкаясь на Энид.

- Простите, - Хекторина мило улыбнулась Энид, - ваша спутница слишком грубо обошлась с моим Эдвардом, пришлось ее немного наказать. Не обращайте внимания, это всего лишь настойка, чтобы ее угомонить. Эффект скоро пройдет, она должна уснуть. Не волнуйтесь, в вашем чае ничего подобного нет. Как я понимаю, вы же здесь главная, верно? Поэтому с вами мне диалог и вести. Что вы спрашивали, повторите, пожалуйста.

Алекто же продолжала с открытым ртом метаться по дивану. Проблема была в том, что это был брат-близнец Эдварда. Настоящий же Эдвард болел и лежал дома. Эдвард номер два совершенно не разбирался в зельях и на кухне у него стояла достаточно трудная задача - подмешать все верно, вот только вместо усыпляющего зелья, он подмешал дурманящую настойку. Хекторина не знала о том, что это вовсе не тот Эдвард, к которому она привыкла, но разницы заметить так и не смогла. Награждать горячностью в такой ситуации Кэрроу явно было плохой идеей и стоило Хекторине жизни.

Когда же Алекто, вместо того, чтобы уснуть крепким сном, с кружащейся головой, смогла поднять с дивана, она достала волшебную палочку и направила ее на Хекторину. Алекто не совсем понимала, что вообще сейчас происходит, но знала, кто в этом виноват. Виновницей происходящего явно была Хекторина. У Хекторины же волшебной палочки при себе не было, для этого у нее был Эдвард, который все еще находился за дверью.

- Авада Кедавра! - Алекто произнесла это достаточно четко и из ее палочки вырвался зеленый луч света.

Дом озарила яркая вспышка, которая явно была видна всем магглам в округе, в том числе и Эдварду, который стоял за дверью. А так как Эдвард был не совсем настоящий, то к своим обязанностям он относился не так серьезно, как его брат, поэтому успел отойти в сторожку рядом с поместьем. В сторожке окон не было и вспышку света он заметил не сразу.

- Что здесь происходит? - Алекто резко поворачивалась из стороны в сторону, направляя палочку то на уже мертвую Хекторину, то на Энид, - Энид, эта женщина пыталась меня отравить, да? Я ее убила. Ты видела, да? Как голова-то кружится. А где ее Эдвард? Я его тоже убью. Кажется, она ошиблась в зелье.

Вот только со второго этажа послышались снова шаги и перед ними предстала женщина, которая была в точности похожа на Хекторину, но уже с волшебной палочкой в руках.

- Это третья служанка за неделю, - женщина явно была возмущена происходящим, - в моем доме, еще и с непростительным! Или вы думаете, что можно просто попасть в мой дом и убивать моих слуг? Я не такая глупая, чтобы сама общаться с подозрительными гостями. Все ваши галлеоны на стол и успокойте свою служку, пока я не упрятала ее сама лично в Азкабан.

Родился в Нидерландах, в древнем чистокровном роде Авен, который корнями уходит во Францию. История его мрачная и зловещая. Но уже полвека статус чистой крови Авенов под угрозой. Дело в том, что на бабушке Геллерта род мог оборваться, но она так и не вышла замуж, зато родила сына от – по её словам – самого Геллерта Гриндевальда. В доказательство она показывала платок с нашитыми серебряной нитью «G.G.» и символом Геллерта (Даров Смерти). Вот только символика эта с дурной репутацией имела широкое распространение, G.G. – аббревиатура не самая редкая, да и, наконец, чистокровность Гриндевальда тоже под большим вопросом.
Так или иначе, Геллерт назван в честь своего «дедушки» и воспитан в лучших и даже радикальных традициях чистокровной семьи аристократов. Род Авенов славился тем, что по мужской линии каждый представитель становился анимагом. Для Геллерта это было делом чести и верности традициям: впервые анимагическую форму – маленькую саламандру – он демонстрирует родителям в возрасте 14 лет. Но хранить тайну ему (и родителям) приходится до 20 лет – тогда он официально регистрируется как анимаг во Франции, где провёл всю свою юность, какое-то время проживал, встретил и убил первую любовь.
Одарённый волшебник. Во время обучения в школе Геллерт д’Авен проявлял множество талантов и врождённых способностей (перенятых, по его разумению, от его великого дедушки и умноженных многократно) попал в программу по обмену и отправлялся в славянскую школу, обучался на факультете Ратников. В Колдовстворце он почерпнул для себя множество новых знаний и навыков, легенд, Особенно он был заинтересован в некромантии. Кроме того, как Ратник он повысил своё мастерство в дуэли, в невербальных атакующих и защитных заклинаниях. Когда Авен вернулся в Шармбаттон, в боевых чарах ему не было равных, он даже консультировал Шармбатонского преподавателя Боевых Искусств в области пирочар, к которым пылает жаркой любовью, и организовал кружок дополнительных занятий. Он учил дуэлям. Правда, проводил жёсткий отбор, принимая в кружок только чистокровных и, непременно, симпатичных волшебниц. Самолюбие позволяло ему вытворять подобные «выходки».
После школы работал в Министерстве Магии Франции в охране правопорядка, где быстро получил хорошую должность/высокое звание/ благодаря собственной прыти, изворотливости, способности ходить по головам и хорошим стратегическим способностям. Закалённый участник большого количества полевых операций. В бою с нарушителями закона ни разу не терпел поражение, всегда выходил сухим из воды, кодовое имя Saurien (Ящер).
Как его занесло в Великобританию? Младшая сестра Геллерта ещё в детстве начала проявлять способности к прорицанию. В 1970м году она рассказывает брату, что отправляется в Лондон, потому что там «рождается смута» и «грядут тёмные времена». Её не интересует активное участие в войне, но она желает написать серьёзный историко-политический труд на эту тему. «Если ты поедешь со мной, я проживу на три года дольше и успею дописать свой труд. Пожалуйста. Это всё, что я могу после себя оставить». И намекает на то, что эта поездка подарит Геллерту желаемую славу, власть, подарит опыт, который потом ему очень пригодится во Франции.
Несмотря на то, что Геллерт – одиночка со сложным характером, доставшимся ему от «дедушки» вместе с его специфическими внешними данными, он любит свою сестру. Правда, убеждает себя в том, что любви никакой нет (поскольку любые признаки любви и привязанности не считает жизнеобеспечивающими и разумными, зато - постыдными). Он говорит себе, что будет использовать прорицательский дар своей сестры для того, чтобы втереться в доверие набирающему популярность Волан-де-Морту, почерпнуть у него опыт, а затем заполучить власть в свои руки. Амбиций у него было не меньше, чем у деда. Но и относится д’Авен к окружающему миру с неменьшей серьёзностью и расчётливостью.
Непременно Геллерт хороший окклюмент и опытный боевой маг. Возможно, излишне самоуверен и спустя годы безупречной службы считает себя неуязвимым. К сожалению, имеет речевые дефекты. Из-за неразборчивой речи ему в своё время отказали в должности преподавателя Боевых Искусств в Шармбатоне и в должности начальника отдела защиты правопорядка в Министерстве, хотя имеет множество боевых наград.
Он оставил должность и переехал в Лондон вместе с младшей сестрой, где своей основной задачей сейчас ставит сохранение её здоровья. Однако, конечно, львиную долю своего времени уделяет оценке политической ситуации, прощупыванию почвы. Оказался он здесь как раз тогда, когда начали формироваться взгляды юных «Пожирателей смерти» и первые «шайки» Тёмного Лорда. Конечно, деньги ему не были нужны, накоплений и сбережений наследнику знатного рода на тридцатом году жизни хватало. Однако занятость была необходима, чтобы не возникало проблем с документами при проверках. Он попробовал устроиться в Министерство Магии, но на постоянной основе в штат его, иностранца, не брали. Но устраивали временно, по пятилетним контрактам сначала консультантом в ОММС, затем – в Академию Аврората, где и сейчас работает (и собирается продлевать контракт).

— И как свалился на меня! Да, 3 года тогда Амикусу было, — мистер Кэрроу залился глубоким смехом, который присущ мужчинам с исключительной энергетикой. Он уже второй час рассказывал про сына и его детские проделки. Даже показывал его первые рисунки, от которых у слабонервных мурашки бы пошли по телу. Но миссис Лонгботтом не из этих. Она искренне вторила смеху Кэрроу, прикрыв ладошкой рот.
Ей нравилось приходить сюда в гости. Конечно, миссис Кэрроу наверняка не была рада этим визитам — так думала Энид — но общение протекало исключительно в дружеском формате. У Кэрроу и без Энид хватало глупеньких спутниц, это всем известно. Вообще-то, может, хозяйке дома всё равно было на собеседников её супруга, Кэрроу не скрывал, что брак — всего лишь деловое заключение, но Лонгботтом всё равно тешила своё самолюбие: наверняка его жена страшно ревнует. Всё-таки именно мистер Кэрроу был первым позвавшим Энид на свидание. Окончившееся тотальным провалом. Зато было весело. И дружба завязалась действительно крепкая, несмотря на разногласия и далёкие политические взгляды. По мрачным слухам Кэрроу нечасто делился с кем-то своим восторгом. Он  вызывал обычно впечатление человека равнодушного. Холодного. Миссис Лонгботтом была обратного мнения. Не мог же он столь долго и искусно дурачить подругу детства?
Ей здесь нравилось. Примерно раз в сезон ей выпадала возможность заглянуть на чашечку хорошего чая с глубоким ароматом. Сейчас он наполнял роскошную залу, подходившую скорее Министру Магии. Да весь дом был огромный и невероятно красивый, уютный, хотя на первый взгляд — довольно холодный. Как и его хозяин. Мистер Кэрроу всегда был таким. В школьном интервью, которое инкогнито брала Энид, он так и заявил, что дом его будет самым лучшим. Или не будет дома вовсе. «Всё или ничего» — статья стала второй официальной публикацией в «Мантикоре» на счету журналистки под псевдонимом Хлои Ш.! Непередаваемое воспоминание! Взгляды на жизнь тогда ещё юного Кэрроу вдохновили многих мальчиков и девочек! И всё же его категоричность многих отталкивала эффективнее Депульсо. «Да, и я не хотела бы себе такого супруга. Для него нужно всегда и во всём быть лучшей, ни минуты отдыха. Кто же это вынесет, скажите на милость? Невероятный труд», — она тепло относилась к Кэрроу и нежно любила его за прямолинейность, но уживаться с ним на протяжении долгих лет — это подвиг его супруги. И детей.
— Выходит, у него сейчас всё в порядке? — Энид, поймав возможность, отметила, что мистер Кэрроу как-то отшёл от вопроса «Как дела? Как дети?» в совсем уж далёкие воспоминания. Он тепло отзывался о судьбе своего наследника и мог бы, наверно, ещё часами говорить. Так что напоминание о том, что вопрос этот был скорее формальным, на секунду оглушил его. Но искра не потухла:
-  Да-да, сейчас он так же хорошо справляется, ты же понимаешь, такие таланты от рождения! Такие амбиции!
— Это так приятно слышать! А что Алекто?
— Кто? Алекто?.. Сносно. Сносно, — вот тут он как-то погас и притих. При такой резкой перемене любой сделает выводы. Тем более — журналист, пообщавшийся не с одной сотней людей. Но не это сейчас озадачило миссис Лонгботтом — тревожное чувство овладело ею. Этот чёрствый, резкий взгляд мистера Кэрроу ей о чём-то напомнил. О чём-то, что она видела совсем недавно. О том ли самом? Что это?
Убийство!
Детали начали всплывать в голове, но поток мыслей внезапно был прерван, оставив Лонгботтом в сконфуженном состоянии:
— А как Арчибальд? Всё летает в облаках? — эта игра слов очень понравилась бы Энид, не будь она так охвачена странными чувствами. Страх или дурное предчувствие? «Я ошибаюсь. Пресвятой фестралл, скажи, что я ошибаюсь? Есть один способ узнать».
— Да, всё так же, метлу нашёл, жену — нет,— она вежливо улыбнулась и отпила немного чая. Виноградинка сама подскочила к губам Энид — мистер Кэрроу по привычке заигрывал, хотя и явно без планов на миссис Лонгботтом, — Спасибо. Да, ещё и зазвездился! Почти перестал со мной общаться, представляешь?.. Вы с Алекто, например, часто общаетесь?
— Нет. Она ближе к моей супруге, — он помолчал, а затем добавил, — кажется.
Что-то Энид подсказало, что эта девочка и с матерью не была слишком близка. «Даже неудобно, что я её в чём-то подозреваю. С другой стороны это и может быть симптомом: что-то с ней неладно Или показалось? Я так давно её не видела... Наверняка показалось».
— С Амикусом мы часто обсуждаем планы, говорим о его будущем. Он умный мальчик. Тут нам повезло. Твоему пора бы уже подумать женитьбе. Глядишь, наши внуки…
— Кстати, может, Арчибальд возьмётся за голову и присмотрится к твоей дочери, как ты на это смотришь? Она ещё одна?
Мистеру Кэрроу явно было неудобно от того, как настойчиво Энид склоняет беседу к обсуждению Алекто.
— Она довольно своенравна. Думаю, тебе сначала стоит обсудить это с ней. Она у себя, кажется, — Кэрроу кивнул на лестницу, — можешь сходить.
-  Да как-то, — «всё это время она была дома? Я думала, мы одни, так тихо» , - неудобно оставлять тебя.
— Не нужно, — он подчеркнул это жестом руки, — я пока разберусь с бухгалтерией. Но ты возвращайся, мне есть, что тебе сказать, — её друг явно что-то усердно обдумывал. Но затем он позвал домового и потребовал проводить гостью к Алекто.

Чувство тревоги вернулось. И оно росло с каждой ступенькой.

zella day – sacrifice  nf - paralyzed  billie eilish - lovely
[indent] Почему в такие дни, даже погода настолько дерьмовая? Англия решила напомнить, что настоящая зима в здешних краях настоящая редкость, а потому, смиритесь с январским дождем и водой, которая превращается в лёд под ногами. Жаль, что в лёд превращается, не только вода...
[indent] Эдгар лежал на постели в спальне, прикрывая руками лицо. Ладони зарылись в волосы, сжав их в кулаки. Глаза ощущали жуткое жжение, то ли от того, что в последнее время носил очки, чаще чем обычно, а возможно, причиной служили бессонные ночи.[float=right][/float]
[indent] Работа. Допросы. Журналисты, пытающие узнать, как можно больше подробностей. Вновь допросы. Эти письма, письма… Смерть Министра Магии. Орден Феникса и слова Дамблдора: «У тебя есть шанс всё исправить, мальчик мой». И кандидатура на пост Министра. Невыносимо. Есть ли у него действительно шанс всё исправить? Когда перед глазами одно – всё потеряно, по крайне мере для него точно. По крайней мере, так казалось первые несколько дней после смерти Эрис.

[indent] - Давай я помогу с вещами, нужно убрать то, что мешает тебе… - Она наверняка хотела добавить – спать. Но мужчина прервал сестру на полуслове, жестом показывая, чтобы та остановилась. Чрезмерная опека в его сторону, начинала по меньше мере расстраивать, по большей раздражать. Хотя Эдгар никогда не замечал за собой какой-то раздражительности и уж тем более желаний выплеснуть свои негативные эмоции на ком-то. Все эти эмоции были для него новинку. Наверное, потому, что никогда за свои тридцать пять лет, он ещё не переживал боль утраты, до такой степени, чтобы понимать, как нужно себя вести. Смятение – вот то, постоянное чувство, которое поселилось в сердце.

[indent] Безусловно, за время работы хит-визардом, приходилось довольно часто видеть погибших, - чаще всего это были невинные люди, иногда коллеги. Но Боунс никогда и представить не мог, что в его дом придёт смерть. Никогда. Наверное, в сущности никто, никто к подобному не может быть готов… Судьба-злодейка, предпочитает играть с нами злую шутку. Ведь, как ему однажды сказал один умный человек – мы понимаем свою истинную силу, только в момент критической слабости. Этот момент настал.
[indent] Сегодня он также не заснет. И сегодня не решится разобрать её вещи, которые по-прежнему, весят в шкафу. Эта постель, эта подушка пахнет Эрис, только её запахом; и закрывая глаза, он представляет, что ничего никогда и не было. Всё сон и фальшь, злая шутка. Но это не так, завтра Эдгар проснётся, и переживёт очередной страшный сон наяву.
• • • •
[indent] Всё случилось зимним декабрьским вечером. Эдгар слегка задерживался на работе, у них был комитет, на котором решался вопрос дополнительной поддержки оборотней и на сей почве вновь разыгралась довольно живая дискуссия, не в самом положительном ключе. Боунс знал, что ему ещё предстоит с помощью порт-ключа, сперва забрать Амелию с детьми, у их родителей, которые с радостью приняли внуков на время. Сегодня у них должен был состояться традиционный пятничный ужин, даже Робин обещал осчастливить их своим присутствием, и возможно, познакомить с дамой сердца. Эрис обещала приготовить утку с яблоками. Однако, в последний момент, брат всё же прислал сову, что не успевает из-за работы. Эд ещё подумал, что это его очередная отговорка, в последнее время Роб стал несколько отстраненным от семьи и тот всё гадал с чем это связано.

[indent] Возможно, даже хорошо, что его не было в тот вечер. Они вернулись в добром настроении, однако… Уже приблизившись к двери, мужчина заметил, что она приоткрыта. Как можно было забыть запереть входную дверь? Сей факт сумел встревожить колдуна, но тот всё же решил просто озвучить свои мысли:
[indent] - Милая, ты куда-то ходила? Дверь почему-то не заперта. – Говорит он довольно громко, чтобы жена могла услышать его негодование. Боунс прислушивается, но в ответ лишь тишина. Внутри появляется некий холодок – он знает это чувство, он знает, что за ним последует.
[indent] - Возможно, она просто на кухне и не слышит. Радио играет слишком громко. – Отзывается Амелия, но всё же, остаётся позади него, держа одной рукой Тристана, поглядывая на Пенелопу. Девочка то и дело переводит взгляд с отца на тётю, переминаясь с ножки на ножку.
[float=left][/float] [indent] - Папочка, а где мама? – Спрашивает ребенок, но не получает ответ. Эдгар, вытащив палочку из пиджака, первым проходит в гостиную и останавливается в дверях. С его уст вырывается рефлекторное «ах», дыхание замирает, а руки начинают предательски дрожать, как и всё тело.  Лишь спустя мгновения замечает, что в комнате некий погром.

[indent] Что для нас всех есть смерть?
[indent] В тот момент для него это была борьба. В тот момент для него это была последняя тростинка, за которую можно ухватиться, хоть и понимаешь, что шансов уже никаких.
[indent] - Ами, убери отсюда детей, живо! – Кричит он, падая на колени. Боковым слухом, слышит, как его сестра уводит детей на второй этаж, но Пенни отчаянно сопротивляется и что-то выкрикивает. Эдгар обхватывает руками лицо Эрис, которое ещё едва остаётся теплым. Её глаза открыты, они смотрят на него стеклянным взглядом карих глаз, рот слегка приоткрыт, будто она пыталась кричать. Кажется, что Боунс слышит этот крик в своих ушах, слышит это звон, барабанные перепонки пульсируют. Он едва может дышать. – Ну-же, приди в себя, пожалуйста… - Голос, как и всё тело дрожит. Мужчина обхватывает тело жены и аппарирует в Мунго, прямо в холл.

[indent] Что для нас всех есть смерть?
[indent] Не знаю, как для всех, но для него это отчаянье. Туман, который окутывает голову, делая тебя будто пьяным, будто под самым лютым дурманом, - гляди, ещё немного и совсем потеряешь равновесие. Отчаянье  - самое ужасное чувство, которое приходилось испытывать. Отчаянье – практически равняется, для него, отрицанию происходящего. И это отрицание продлится ещё много дней потому, что Боунс не тот, кто так просто смирится. Не может быть такого, чтобы колдомедики подтвердили смерть, она просто не может умереть.
Это он виноват, только он…
• • • •
[indent] Боунс надевает наглаженную рубашку, поправляет галстук. Сегодня будет действительно тяжелый день. И Эдгар понимает, что он к нему всё ещё не готов. На груди весит медальон, который мужчина никогда не снимает. Открыв его, смотрит на зачарованные колдографии, на счастливые лица его семьи, на веселые лица друзей. Эрис держит в руках только родившегося Тристана, а он целует сына в лоб, после чего женщина смеется. В тот же момент, Пенелопа дергает отца за кофту и дует губки, что о ней в очередной раз забыли. Первое время девочка немного ревновала родителей к младшему брату так, как привыкла, что все её маленькие года, папа с мамой уделяли внимание лишь ей одной. Эдгар всегда считал забавным легкий максимализм Пенни и никогда не ругал девочку за капризы, Эрис де иногда ставила ему в укор, что мол слишком мягкий, то и гляди, сядет на голову, да свесит ножки. Вспоминая такие мелочи, на лице мужчины, появляется легкая, но горькая, улыбка.

[indent] Он закрывает медальон и направляется в сторону выхода. Всё пройдет на старинном кладбище в Уэльсе, где покоилась часть его родственников, куда также должны прибыть все остальные, присутствующие на похоронах. На душе должно быть тревожно, но испытав столько эмоций, Боунс чувствует аж целое... ничего. Мужчина так и не придумал, как правильно объяснить ребенку, что её мамы больше не будет рядом. Его мать, с матерью Эрис, настаивали, сделать всё, как можно более мягко. Но сможет ли сейчас? Эд всегда считал, что с детьми нужно говорить на равных и важные вещи объяснять, как взрослым. Но всё же пока не мог этого сделать. Из-за бюрократической волокиты, он потерял нить, должного общения с родственниками, погрязнув подаче документов на предвыборную гонку. Возможно, в будущем это будет иметь свой роковой результат. Ну, а пока, каждая минута занятости, помогала заглушить боль, нарастающую в четырех стенах одиночества их дома. Боунс всегда был таким… Даже в школе. Сказать, как же на самом деле хреново, он не мог, просто старался себя отвлечь и переживал всё сам.[float=right][/float]

[indent] У вот, него есть ещё шанс всё исправить. Хах, так ли это? Но он хотя бы попробует.
[indent] В Кардиффе была такая же отвратительная погода, как и у них дома, в Лондоне. Мелкая морось пробивала на дрожь, ощущения были, как в тот самый день. Эдгар настоял, чтобы тело Эрис не было открыто. Возможно, это лишь его эгоистичная прихоть, чтобы не испытывать… Чтобы не пришлось заглушать свою боль, - от осознания то, что ему ещё предстоит что-то говорить, ком подступал к горлу.
[indent] Пройдя внутрь небольшой церкви, мужчина рефлекторно искал глазами, других двух мужчин. Но сперва, нашел Амелию, которая уже сидела на лавке, на руках у неё что-то говорила Пенни. Обе в чёрных нарядах. Благо, Гестия предложила на время церемонии посидеть с Тристаном, дабы не тащить ребенка в столь мрачное место. Хотя на самом деле оно не было мрачным… Сквозь цветные витражи, пробивался слабый свет, ложась на лица присутствующих, кажется, он мог видеть каждую частичку пыли, которая повисла в воздухе. Мрачным было как раз другое.
[indent] - Спасибо, что пришли. – Формально отозвался он, подходя ближе к Карадоку и ложа руку на плечо Бенджи; именно их и искал. – Как вы? – Этот треклятый вопрос ему задавали уже миллион раз, так, что сам уже выдавал, словно вырезан был на губах. И какой всё же был глупый вопрос.

текст поста тут

Сегодня работа в Министерстве закончилась раньше обычного, на улице стояла прекрасная солнечная погода и Артур не спешил домой. Сегодня он получил свое небольшое жалование и хотел чем-нибудь порадовать Молли и детей, он понимал, что его жена будет ругаться за лишнюю трату и так небольших средств, но иногда Артур все же шел наперекор Молли и делал так, как считает нужным. Правда перед тем, как отправиться за покупками сладостей для детей, он решил заглянуть в антикварную лавку. Туда, время от времени, привозили маггловские безделушки, которые Артур всегда с неподдельным восторгом рассматривал и сначала сам пытался догадаться о предназначении того или иного предмета. Артур не был там уже достаточно давно, поэтому он надеялся, что туда привезли что-нибудь интересное.

В лавке было прохладно, повсюду летала пыль и Артур с интересом разглядывал окружающие его предметы. Порой он находил здесь настолько древние вещи, что он не мог понять, к какому из миров они принадлежат и порой даже приходилось спрашивать продавца, чтобы подтвердить свои догадки. Порой Артур, по которому с первого взгляда ясно, что он не собирается что-либо покупать, а просто смотрит, доставал продавцов вопросами о том, для чего использовалась та или иная вещь. Чаще всего на его вопросы отвечали с неохотой, поэтому ему, по большей части, приходилось догадываться самостоятельно. Продавцы часто не разделяли восторг Артура от той или иной маггловской вещички, поэтому косо посматривали на него, но молчали и ждали, когда же он покинет лавку.

За прилавком стоял молодой человек, которого Артур прежде не видел, должно быть, совсем новый сотрудник. Артур вежливо ему кивнул и отправился на осмотр маггловских и не очень древностей. Сам Артур выглядел не очень аккуратно: взъерошенные волосы, которые Артур забыл причесать с утра, а потом как-то и возможности не представилось, неаккуратная щетина в несколько дней, когда у тебя на руках пятеро детей, которые с утра от тебя что-то хотят, то иногда забываешь о простейших вещах. Ему часто приходилось помогать Молли перед работой, хотя та и говорила, что справится сама. Он понимал, что ей сейчас приходится нелегко, благо Билл уже подрос и тоже мог помогать ей с младшими братьями. Тем более Молли была снова беременна и Артур очень надеялся, что хотя бы в этот раз у них наконец-то будет дочь. Костюм же его был заметно поношен, на локтях имелись заплатки, бережно пришитые женой, небольшая сумка, где он хранит документы, уже прохудилась, хотя Артур еще этого не заметил. Он обычно не обращал внимания на такие мелочи, для этого у него была Молли. Иногда ему даже было стыдно перед ней за то, что он был не самым аккуратным человеком, из-за чего мог случайно где-нибудь и за что-нибудь зацепиться.

Взгляд Артура упал на странный предмет, который вряд ли мог принадлежать миру волшебников, так как из него шел провод, а дальше розетка. По этим хитрым элементам он уже мог различить принадлежность к маггловским изобретениям. Артур огляделся и видя, что он не очень интересует продавца, подошел к этой странной штуке поближе. Это была длинная палка, на которую был прикреплен что-то похожее на мешок, а на конце этой палки была большая щетка, покрытая железным корпусом. Артур очень осторожно, будто боясь разбудить странный механизм, коснулся пальцем этой самой палки. Он смотрел на прибор с приоткрытым ртом, боясь не увидеть какую-нибудь маленькую, но впечатляющую деталь. Сейчас для него лавки и не существовало вовсе, а существовали только он и это потрясающее маггловское изобретение. Артур еще не понял, что это такое, но уже вовсю строил самые разные догадки. Мешок был на защелках и Артуру не терпелось заглянуть внутрь, чтобы обнаружить там еще что-нибудь более удивительное. Артур аккуратно, но слишком громко, чтобы не остаться незамеченным, открыл это мешок, но никак не решался заглянуть внутрь. Вместо того, чтобы осторожно раскрыть мешок и заглянуть в него со стороны, Артур резко его распахнул и опустил туда голову. Вот только он не смог обнаружить там ничего необычного, а натолкнулся на огромное количество пыли, из-за чего поспешил закрыть мешок, отойти подальше от маггловского чуда в сторону и закашлять. Пыль попала в глаза и рот, Артур щурился и размахивал рукой перед своим лицом, пытаясь избавиться от пыли, но разносил ее еще сильнее. Пока он боролся с кашлем, его прохудившаяся сумка дала о себе знать и со дна посыпались посыпались мелкие бумажки, которые Артур использовал для своих заметок по работе. Более крупные документы смогли задержаться в еле дышавшей сумке. Артур не сразу обратил внимания на потерю содержимого сумки, пока не наступил на бумагу и она не зашуршала под ногами. Приподняв сумку, он понял, в чем проблема и начал собирать всякую мелочь с пола, все еще чувствуя застрявшую пыль в носу и горле.

[indent][indent]Эмма знает боль разную: слабую // сильную, внешнюю // внутреннюю. Она свыклась с ней как с давней подругой, с которой нужно дружить по привычке и совесть не позволяет от неё избавиться. Эмма сделала боль своей силой, своей жизнью. Лучше бы сейчас её тело сковывала та самая старая добрая подруга, но не опустошение. Вэнити ощущает собственное перерождение и это самое мерзкое, что можно испытать на человеческой [уязвимой] шкуре. Будто сама Смерть засунула костлявую руку в глотку и запустила её по локоть глубоко в грудную клетку, откуда вытащила сердце и проткнула острыми, как бритва, ногтями. А после подступает холод ласковыми волнами, заплывая за шиворот и сея спасительную тревогу.
[indent][indent]Эмма дышит на раз-два-три. Делает медленный глубокий вдох, мысленно отсчитывая десять секунд, затем также медленно выдыхает пока нелепое сердце норовит выпорхнуть наружу. Оно бьется подневольным щеглом на привязи вен и артерий, разбивается о ребра и возвращается обратно. Вэнити дрожит не от холода, а от скорби по той части себя, которая безвозвратно канула в лету и очевидно умерла. Она медленно открывает глаза, но всё вокруг плывет. Заглатывает пыль, что разрезает трахею сухим кашлем, и переваливается на бок. Первой Эмма замечает кровь. Смелые мазки алой, густой краски будто очерчены резвой рукой импрессиониста в порыве вдохновения. Повсюду битое стекло и ошметки книг, рваные страницы и сломанная мебель.
[indent][indent]Вэнити смотрит на свои окровавленные руки и порванную одежду. Растрепанные волосы липкие от багряной. Она знает, потому что чувствует на губах металлический привкус, когда убирает попавшие в рот волосы. Нервно проглатывает болезненный ком, а когда дожидается благословенной боли, пронзившей тело, снова падает на грязный пол лицом вниз и сдавленно всхлипывает. Эмма не понимает кто она и где она. Утыкается лбом в дрожащие руки и содрогается всем телом, тихо и протяжно завывая. Голова разрывается на миллионы // миллиарды частиц подобно осколочной гранате, вброшенной в подкорку с нерушимыми стенами. Вэнити заставляет себя дышать, ненавидя свою слабость.
[indent][indent]— Давай же, слабачка, — приказывает себе, сжимая кулаки и чувствуя как кожа лопается на костяшках. — Вставай! Немедленно вставай, ничтожество! — Эмма медленно сгибается пополам и поднимается на колени.
[indent][indent]Она медленно осматривается вокруг, не понимая как оказалась в квартире Дарры. В квартире ублюдского Дарры! И почему до сих пор головная боль расщепляет до основания любую мысль. Эмма не могла напиться до такого состояния, но и вспомнить что произошло тоже не может. Отползая к кровати брата, Вэнити видит весь масштаб погрома. От спальни осталось только название. Она быстрым взглядом ищет волшебную палочку в беспорядке. Эмма даже не помнит как оказалась в спальне и как наводила здесь беспорядок. Последние отрывки разрезают сознание флэшбеками, в которых Вэнити лишь бродила вокруг да около дома, где жил Дарра. Эмма ползет беспомощным червем к выходу, заметив рукоятку палочки за опрокинутой тумбой. Она оставляет после себя грязно-кровавый силуэт, размазывая пыль и кровь по полу. С висков стекают тяжелые красные капли, застилая глаза мерзкой ржавой пеленой.
[indent][indent]Эмма слышит шорохи вразнобой где-то в самом начале коридоре. До неё доносится шепот нескольких людей. Вэнити не может мыслить здраво, но может подчиниться инстинктам и преодолеть ломящую боль во всем теле. Она выползает в гостиную и медленно встает на ноги, подавляя тошнотворный приступ. Крепче сжимает палочку и хрипло дышит. Выдает свое местоположение, заходясь кашляем от нехватки воздуха. Поднявшаяся пыль раздирает глаза, горло и легкие. Когда Эмма поднимает голову, то видит перед собой двух хит-визардов. Она подвела не себя, а Юджинию. И эта мысль не дает ей покоя. Вэнити должна сдаться, но вместо этого разносит чередой заклинаний дверь и проем в щепки, кирпичную крошку в попытках задержать тех, кто пришел задержать её. Эмма несется к балкону и чувствует облегчение под ливнем, проводящим в чувство. Она должна убежать, но куда и зачем? Ошалелый мозг, подпитанный страхом и потерей ориентации в пространстве, отключается, оставляя работать только инстинкт самосохранения. Но даже тот у Вэнити неисправен, поэтому она сигает с балкона на пожарную лестницу и стремительно спускается вниз, умудряясь ни разу не соскользнуть с мокрых перекладин.
[indent][indent]В проулке между домами её уже ждали. В один миг Эмму обезоружили и повалили на асфальт, ткнув лицом в грязную лужу пока заламывали за спину руки. Дальше снова как в тумане, в сырой мутной пелене.
[indent][indent]Просыпается Вэнити почти в таком же положении. В сухой камере, в другой одежде, больше похожей на тюремную рясу. Ах, подождите-ка, это она и есть. Черная безразмерная ткань натянута на тело смирительной рубашкой. Руки, скованные за спиной, ноют от боли. Эмма слышит щелчок, раздающийся эхом по холодным стенам камеры. Она поднимается с подобия кушетки и плетется к решетке. Сердце ухает вниз при виде Юджинии, окруженной двумя хит-визардами. На их тупорылых рожах торжествует победная улыбка. Эмма скалится и гневно дышит, подходя вплотную. Её загнали в угол раненным зверем и она этого так не оставит. Не сдастся без борьбы, не создав сложностей.
[indent][indent]— Пришли сопроводить меня в Азкабан лично, мадам министр? — Вэнити противно от собственного голоса, но если она разжалобит Юджинию, то подставит её. Эмма не оставит Дженкис иного выбора, кроме как быть той, кем она рождена стать — надежным будущим Магической Британии.

// I'M A SURVIVOR
i'm not gon' give up i'm not gon' stop
I'M GON' WORK H A R D E R

Глупый тот, кто считай, что видит собеседника насквозь; до конца никогда нельзя угадать, что движет человеком, куда приведут его тайны, как сильно сломают желания. Юджиния, может, дала бы фору легилиментам, но искусных в магической Британии не так много, а у людей со временем мысли упрощаются. Она судит по себе, потому что десять лет назад мечтала об империи и замках, титулах и равноправии, а теперь с желаниями осторожничает, боится попросить о большем. Если бы кто-то попытался в ее сознание вторгнуться, то нашел бы переживания о делах общества, о том, как справиться с очередными проблемами, в которых оказалось несколько филиалов, но совсем не то, что хотелось бы увидеть в мыслях бывшего министра магии.

Дженкинс берет бокал шампанского с подноса, который плывет по воздуху, потому что нанимать прислугу - это трата денег, которую общество себе позволить не может. Она делает глоток, отмечает итальянский привкус, делает второй и наконец пытается расслабиться. Последнюю неделю Юджиния чувствует себя, как на иголках, потому что организация бала занимает слишком много, как ей кажется, пустого времени. Она могла бы доехать до Йорка, чтобы встретиться с Клариссой, у которой под крылом находится около двадцати девушек. Достать для них еду становится все сложнее: разгорающаяся война мешает снабжению, а при отправке запасов с совами или же с эльфами приходится каждый раз санкционировать использование каминов или же порталов из-за крупных размеров сырья. Дженкинс перехватывает еще и канапе, отходит с середины зала, осматривается вокруг, чтобы уж точно удостовериться, что все находится на своих местах.

Девочки снуют по углам, поправляют заколдованные инструменты, наставляют друг друга, проверяют списки и готовятся снять запрет на аппарацию. Юджиния надеется, что большинство гостей придут традиционным способом - через камин, но подозревает, что не все будут так рассудительны, поэтому отправляет нескольких ответственных к главным дверям. Отель The Crown принадлежит Палмерам, и Дженкинс это ничуть не смущает: она не чувствует себя здесь хозяйкой, как и не испытывает никакого стыда, когда приходит к матери Хьюберта и договаривается о проведении вечера для Общества.
Делает еще глоток, последний, и оставляет стакан на столе, а сама подходит к камину.

Гости собираются к указанному времени, и Юджиния не успевает начать волноваться, потому что вечер начинается так, как и планировался - размеренно и согласно расписанию. Музыка заполняет собой зал, а Дженкинс растворяется в атмосфере, такой знакомой и на время несправедливо забытой. Светские разговоры ни о чем, многозначительные взгляды и короткие кивки в ответ на комплимент или обещание переговорить на следующий день - всего этого в жизни Юджинии больше нет, потому что когда власть переходит в другие руки, то и внимание общественности кочует следом за ней. Она улыбается мистеру Флинту, предлагает ему пройти к закускам, а сама готовится к началу представления: бал - это танцы, выступления приглашенных гостей и немного магии, которой пропитан весь зал.

Она сидит в первом ряду, держит ладони на коленях, смотрит за тем, как шотландская певица поет свою партию. Мыслями Юджиния находится в кабинете, помечает, кого увидела на сегодняшнем вечере и пытается сопоставить, сколько денег им удастся собрать на улучшение шелтеров.
Она понимает, что за ней наблюдают, когда вновь сталкивается взглядом с Беллатрикс Лестрейндж, сидящей напротив нее. Юджиния с ней знакома шапочно: что-то слышала, что-то видела, о чем-то догадывается, но не заметить кольцо на ее безымянном пальце, как и горделивую осанку, очень сложно. Она улыбается ее сосредоточенному взгляду и возвращает внимание на сцену, на которой теперь стоит группа из Ирландии.

Дженкинс сталкивается с Лестрейндж у стола с закусками, откуда берет уже, кажется, шестой бокал шампанского, которое странным образом до сих пор не сказывается на ее состоянии.
— Как вечер? — она знает, что у Беллы есть планы на это общество, потому что слышит и видит, а не пользуется способностями легилименции или шпионажа. Хотя последнее больше бы подходило сложившейся ситуации, так как у Лестрейндж, кажется, вполне валидные желания. Каждая девушка хочет состояться в жизни, просто не у всех хватает смелости это осознать и попытаться осуществить. Если у Юджинии изначальное преимущество возникло из-за полукровности, то у Беллатрикс с этим очевидно были проблемы, ибо чистокровных волшебниц воспитывают совсем иначе, и среди них найти ту, кто сама дошла до осознанности - чудо не больше и не меньше. Конечно, учитывая настроения Темного Лорда (какое же отвратительное все-таки прозвище) любой чистокровный волшебник хмыкнул бы на подобные мысли Дженкинс, но ей уже давно безразлично мнение остальных: никто никогда не будет рад, потому что в каждой бочке меда найдется ложка дегтя.
— Мне сказали, что идея с музыкальным сопровождением - твоя, — иерархия в обществе бедствующих волшебниц не такая уж выраженная, но все-таки имеется. Есть тот, кто организует мероприятия, есть тот, кто подает идеи. Юджиния занимает место срединное, потому что в работу общества вложила не один десяток лет, поэтому ее слово, можно сказать, является последним, если вдруг необходимо разрешить конфликт или принять тяжелое решение. Сама организация достаточно самостоятельна: поделена на несколько городов, каждый филиал ответственен за свою территорию, ни перед кем не отчитывается (официально), но все-таки держит Дженкинс в курсе расходов, количестве заявок на помощь и прочих важных деталей.
Юджиния не знает, зачем Беллатрикс понадобилось названное главенство, ведь с ним приходит лишь нервотрепка, но в лоб спрашивать о планах волшебницы она не решается. Лишь бросает быстрый взгляд в сторону Элизы, которую, как оказалось, Белла подослала к Юджинии в конце весны.

— Ты так и будешь прожигать меня взглядами или все-таки наконец скажешь, что тебя так беспокоит? Если ты о прическе, то ее делала миссис Буве, если о платье - последняя коллекция Феретти, если тебя беспокоят туфли или сумка, то это все от Норы Блэквуд, — Дженкинс допивает бокал, ставит его на летящий мимо поднос.
— Колье - подарок мистера Флинта, нет оно не зачаровано и не представляет из себя никакого ценности в качестве артефакта. Не очень понимаю, почему ты целый вечер не спускаешь с меня взгляда, но если что-то срочное, то предлагаю обсудить сейчас, — мелодия начинает ускоряться, и многие гости пускаются в пляс в середине зала, оставляя Юджинию и Беллатрикс в одиночестве у стола с закусками.
— Если это снова об Офелии, то, пожалуйста, даже не стоит начинать. Я не вмешиваюсь ни в чью личную жизнь и тебе советую делать то же самое, — она не договаривает, что лучше обратить внимание на свою собственную, потому что это звучит грубо, а у нее достаточно хорошее настроение для обмена любезностями вместо приветствия.

[indent] - Уоррен, ты не видел мои изумрудные серьги? - окликаю мужа, который занят поправлением воротника рубашки перед зеркалом на другом конце комнаты. В ответ слышу протест, что он в принципе не в курсе, где я храню драгоценности. Справедливо. Но я уже обыскала все ящики своего шкафа, а именно их найти не могу. Даже акцио не помогает. Ладно, поручу Поппи их разыскать, пока мы будем у Гринграссов. Вдеваю в уши свою не самую любимую пару сережек и подхожу к зеркалу. Уоррен делает шаг в сторону, освобождая мне часть места для прихорашивания. Подаюсь вперед к поверхности зеркала, смахиваю ресницу с щеки и поправляю волосы. После чего поворачиваюсь вокруг своей оси и оглядываю себя со всех сторон, ладонями проводя по шелковистой ткани черного вечернего платья. Надеваю туфли на немилосердном к моим ногам каблуках и морщу нос, пока Яксли не видит. Красота требует жертв. Отказываюсь признавать, что прихорашиваюсь так старательно в большей степени потому, что сегодня на прием приглашена и чета Трэверсов.
[indent] Обещанный разговор с Элайджей не состоялся ни на следующий день после проведенной вместе ночи, ни через день, ни через десять. Понимаю, что наши планы спутал Уоррен, появившийся в дверях в крови и грязи. Он испытал такую искреннюю радость при виде нас обоих, с таким упоением нас обнимал и рассказывал о случившемся, что сжималось сердце. В глазах Элая я видела смесь стыда и... разочарования? Несомненно, я тоже назвала захлестнувшую нас страсть ошибкой. Но то, что я говорю, очень часто расходится с моими чувствами. Элайдже ли не знать о том, что все чистокровные волшебники играют свои роли и есть вещи, которые они обязаны говорить. И жена, изменившая мужу с его лучшим другом, просто обязана назвать случившееся ошибкой, это извращенные правила хорошего тона. И все же, он не искал со мной встречи после возвращения Уоррена. Это отвратительно, но я снова чувствую себя использованной. Прямо как когда после нашего с Трэверсом расставания узнала, что он бросил меня , потому что, если верить его матери, то я девушка, с которой можно бегать на свидания в школе, но не та, с которой сын Трэверс может создать семью.
[indent] Беру мужа под руку, прежде чем мы трансгрессируем к воротам поместья Гринграсс. Их старшей дочери сегодня исполняется семнадцать, и в честь этого события они устраивают прием, на который приглашены все чистокровные семьи, пользующиеся авторитетом и уважением в обществе. - Это что, Рабастан так повзрослел? - шепчу Уоррену и киваю в стороны молодого человека в обществе остальных Лестрейнджей. - Подумать только, Марианна опять беременна. Они с мужем решили посоревноваться с этими предателями крови Уизли? Злое перешептывание и сплетни пока на лицах наиприятнейшая из улыбок - неотъемлемая часть всех крупных приемов. Придает пресным мероприятиям перчинку. [float=left][/float]Путь нам преграждает Гринграсс-старший и рассыпается в комплиментах. Радушный и приятный старикашка, ничего не скажешь. Разве что слишком дружелюбный, потому что вместо того, чтобы галантно пожать мою руку в знак приветствия, он оставляет на тыльной стороне ладони влажный слюнявый поцелуй. - Для нас честь быть здесь, мистер Гринграсс. Именинница уже спустилась? Мы хотели бы преподнести ей подарок, - показываю ему бархатную коробочку с кулоном, а вторую руку незаметно вытираю о ткань платья. Его старшая дочь зубаста и падка на неуместные комментарии, как и всегда. Хорошо, что для удачного брака в нашем обществе достаточно иметь правильную родословную. И неважно, если у породистой лошадки есть изъяны.
[indent] Вздрагиваю, когда в нескольких шагах от себя слышу голос Элайджи. Он вместе с женой приветствует хозяев дома, и теперь настала очередь Элиан для слюнявых поцелуев в руку. Надеюсь, что Уоррен Трэверсов не заметит, но куда там. Он тут же поворачивается на голос друга, и вот мы уже стоит друг напротив друга. Уоррен и я, Элайджа и Элиан. Элиан приветлива, но почти не отрывает восхищенный взгляд от мужа. И мне это не нравится, ни капельки. Я не вправе ревновать человека к его же жене, и все же... Распрямляю спину и гордо поднимаю голову чуть выше в попытке казаться чуть эффектнее и элегантнее блондинки напротив. Ну и пусть ее род более аристократичен моего. Мне нравится убеждать себя в том, что женщины Бёрк ярче и находчивее чуть более богатых "коллег" из других чистокровных семей.
[indent] Уоррен замечает небольшую группку мужчин и говорит, что ем нужно переговорить с ними с глазу на глаз "по работе". По вопросам предстоящих планов Пожирателей смерти, плавали, знаем. Оставшись в гордом одиночестве посреди зала, снова подхожу к младшей сестре именинницы. Пятнадцатилетняя девчушка с черными как две черешни глазами и вдумчивыми репликами симпатизирует мне куда больше ее пустой сестры. - Замечательный прием, не иначе как к организации ты приложила руку? - спрашиваю, помня о любви девчушки к организации торжеств. Девочка заливается краской и кивает, после чего начинает рассказывать мне о том, как тяжело было достать в ноябре свежие фрукты. Потом взволнованно продолжает рассказ о том, что она придумала заранее распланировать рассадку гостей за двумя большими столами, рассадить подальше друг от друга давших врагов, вместе посадить друзей и коллег. - Очень умно, - одобрительно киваю, потому что таблички именами золотым шрифтом, возможно, предотвратят не одну неприятную сцену. - И где же сижу я? - Гринграсс-младшая указывает мне на места по другую сторону стола. Прохожу к указанному месту и вижу таблички "Рэйвен Яксли" и "Уоррен Яксли". А напротив нас витьеватым почерком выведены имена "Элиан Трэверс" и "Элайджа Трэверс". [float=right][/float]Нет-нет-нет. Я определенно не хочу весь вечер провести за наигранно отстраненными беседами с Элайджей и смотреть в глаза его ничего не подозревающей жене. И Уоррен может заметить напряжение между мной и своим другом. Ситуацию необходимо срочно исправлять.
[indent] Пользуюсь тем, что гости разбились на группки и погружены в светские беседы, украдкой достаю палочку и направляю ее на имена Трэверсов. Поменяю их на отца и сына Эйвери, места которых находятся в противоположном конце стола. Взмахиваю палочкой, но ничего не происходит. Пробую несколько схожих по действию заклинаний - безрезультатно. Видимо, таблички зачарованы. Издаю тихий стон раздражения. Что, нельзя было не заколдовывать их? Еще и огромные такие - унести две сразу будет слишком заметно. Зато одну можно спрятать под клатчем. Что ж, самое время вспомнить, что моя семья славится своими контрабандистами. Незаметно забираю со стола табличку "Элайджа Трэверс" и накрываю ее сверху клатчем. Как ни в чем ни бывало прохожу к месту Реманна Эйвери, меняю таблички местами и возвращаюсь, чтобы проделать то же самое с табличкой Элиан. Ликую от собственной сообразительности. Уоррен и Элайджа, возможно, будут недоумевать, почему их рассадили будто шумных школьников, но спишут это на неосведомленность Гринграссов об их дружбе. Оглядываюсь и вороватым движением прячу в руках табличку миссис Трэверс, когда слышу за своей спиной смешок. Едва не подпрыгиваю на месте, но беру себя в руки и с выдрессированной элегантностью поворачиваюсь. На меня смотрит Элайджа, сложивший руки на груди и явно забавляющийся ситуацией и поимкой меня с поличным.

власть под рукой и ластится, и калечит.

В австрийской столице яркое солнце и холодный воздух.
Том пьет горячий глинтвейн на открытой веранде одной из местный кофеен магического квартала и даже согревающие чары, пологом накинутые хозяевами заведения, не спасают от ледяных щупалец ветра. В Австрии весна холоднее, но солнце ярче; все туманы исчезают к утру, а не прячут улицы до полудня, как в родном Лондоне. Золотые блики соскальзывают по золоченым барочным шпилям домов, цепляются за изогнутые декоративные фронтоны, свет бежит по мозаичной крыше с цветастым орнаментом, по витражным стеклам готической церкви, прижатой боком к магическому кварталу.
        В Вене нет войны, нет агитационных листовок, мокнущих в лужах прямо на мостовых. Но это не значит, что в Вене мир и спокойствие. Темного Лорда встречают в богатых чистокровных домах с распростертыми объятиями, за ужином с ним пьют вино, говорят о политике. Австрийские чистокровные еще воспринимают Волдеморта как английскую редкость, особый выставочный образец, поговорить с которым все равно что поучаствовать в редком представлении и в ответ на это у Тома хватает сил продолжать тонко улыбаться всем им. Магам любопытно и Темный Лорд может  сделать вид что пляшет под их дудочку.  В благородных домах, среди золотой вышивки на богатых портьерах, тоже таятся черные змеи, есть место амбициям и жажде властвовать и подчинять. Темный Лорд заглядывает в чужие головы и не видит в мыслях никакой разницы с теми, к которым он успел привыкнуть на родине. Австрийцы открывают двери перед чужим Повелителем утром, а вечером часть из них привыкают склоняться перед ним в поклонах. Скоро все пляски закончатся.

                              но темный лорд знает: эта страна чужая ему.
                               и это всего лишь п о к а что

В Австрии он предпочитает проводить время вдали от своего привычного окружения, оставляя часть собственных действий и планов втайне даже от Ближнего круга. Не берет с собой Нагайну и других провожатых не берет тоже. Вне Англии, черных мантий, привычного уже статуса, Волдеморт пьет горячий глинтвейн на открытой веранде и ветер бродит по черным волосам, тянет дымные кольца сигареты своими прозрачными пальцами. Том читает местный магический вестник без особого интереса, в колонке светской хроники находит упоминание о вчерашнем бале, как и о том, сколь широкий был список приглашенных заграничных гостей, потом улыбается снисходительно, вспоминая что на приёме не было ни одного полукровного (кроме него самого).

Тени за Томом копятся черными резкими гранями, густые и объемные, они тем сильнее, что ярче солнечный свет. И Волдеморт подставляет ему лицо, переворачивает страницы газеты, кратким жестом отсылает молоденькую официантку прочь даже не посмотрев на неё и искоса. Где-то между светской хроники Лорд цепляется за имя Саломона Геснера и недовольно кривится. Старый маг был приглашен Морицем Дитрихштейном лишь по желанию Волдеморта и благодаря оказанной Повелителем милости, вот только милость оказалась напрасной. Разговор с Саломоном был бесполезным, неудовлетворительным; Темный Лорд еще неприязненно рассматривал бывшего сторонника Гриндевальда, когда тот напоказ вежливо раскланивался прощаясь.
                                - сожалею что ничем не могу вам помочь, -
                                         лживо прокаркал геснер. и том так же лживо отмахнулся,
                                         словно бы их разговор не имел никакого значения.
Теперь Волдеморт обдумывал дальнейшие действия и свой запасной план. Как удачно, разумеется, что его часть порталом прибыла в Вену накануне. алекто кэрроу Тому даже не понадобилось обращаться к магии темной метки, чтобы почувствовать что его Пожиратель Смерти находится неподалеку. Он только встряхнул газету и аккуратно ее сложил, отнимая взгляд от движущихся колдографий, чтобы увидеть ведьму чуть выше по улице.

У Алекто был взрывной характер, резкие движения, импульсивность и доля дикости, которую - удивительно - не смогли искоренить ни родители, ни образование. Волдеморт лишь изредка видел Кэрроу и едва ли уделял ей внимания столько же, сколько и миссис Лестрейндж, хоть и не так уж много женщин он допускал в ряды своих боевых сторонников. Теперь со стороны следил за девушкой пристально и внимательно, совершенно не скрываясь от Кэрроу. Даже допускает краткую тень улыбки, когда ведьма замечает его самого и все еще пристально-равнодушно смотрит, никак не выражая ни интереса, ни неприятия. В чужой стране Темный Лорд ведет себя человечнее, самую малость, но человечностью все равно обладает едва ли.

Алекто Кэрроу в Австрию отправили по его же приказу, как пушечное мясо, которым не жаль воспользоваться, если подобное выйдет на пользу. Тайно, не привлекая внимания, чтобы в чужой смерти Темный Лорд вдруг не стал виноват по нелепому стечению обстоятельств. И потому сейчас Волдеморт допускает улыбку и чуть склоняет к плечу голову, узнавая сторонницу. Он взмахивает рукой приглашающе и ждет когда Пожирательница подойдет к его столику.

- Мисс Кэрроу, - в качестве приветствия произносит Темный Лорд и указывает кивком на креслице напротив. Суетливая официантка даже успевает поднести белую вышитую салфеточку, положить пергамент с меню и с поклоном ускользнуть прочь, прежде чем Волдеморт вновь заговорил. - Какая неожиданная и приятная встреча.

В голосе прорезается тень иронии - в совпадения врядли из них двоих верит хоть кто-то. Под солнечным  светом австрийской столицы Волдеморт прячет багровые глаза за карими, но кровавые искорки у черных дыр зрачков прорываются все равно. 

- Может статься вы мне здесь пригодитесь. - Свои слова Волдеморт украшает холодной улыбкой, бархатом ровного голоса  и смотрит в чужие глаза.

         Алекто Кэрроу молодая, полная жизни.
                       Повезет (ей же) если всё так и останется.